А когда все стало ясно, многие, а в особенности астрономы пожалели о том, что в ту ночь на 10 января 19… года ни один телескоп не был обращён в сторону Нептуна, что ни в одной обсерватории не возникло необходимости в наблюдениях или, что было бы ещё лучше, в фотографировании звёзд в том направлении, по которому удалялась от Земли сама уже ни в какой телескоп не различимая автоматическая межпланетная станция, удалялась навстречу гибели.

Никогда и никем не виденную, очевидно неповторимую, картину появления загадочного «препятствия» на пути ракеты так и не наблюдал никто.

А ведь как бы это ни казалось невероятным, её, эту картину, можно было УВИДЕТЬ и НАБЛЮДАТЬ!

Несмотря на расстояние в ТРИ С ПОЛОВИНОЙ МИЛЛИАРДА КИЛОМЕТРОВ!

Отполированные почти до зеркального блеска темно-вишнёвого цвета панели пульта отражают двенадцать сферических экранов, расположенных перед ним правильным полукругом. На пульте очень мало приборов. Вытянутые во всю его длину, чередуются прямоугольные и овальные рамки из материала чуть более светлого тона. Между ними по четыре — пять кнопок, тумблеров или маленьких рукояток с чёрными, жёлтыми и белыми головками.

Каждый экран до двух метров в диаметре. Их ряд тянется на сорок, сорок пять метров. Узкие рамы, сделанные из того же материала, что и весь пульт, такого же, как и он, темно-вишнёвого цвета, создают впечатление ряда огромных иллюминаторов.

Перед пультом не то кресло с низкой спинкой, не то очень короткая кушетка, обитая рыхлым материалом вроде бархата или плюша. «Кресло» передвигается вдоль всего пульта, бесшумно и плавно скользя словно по невидимым рельсам. Сидящему в нем не надо пользоваться какими-либо кнопками или рукоятками, чтобы привести в действие механизм. «Кресло» движется как бы само собой, подчиняясь биотокам.

К краю пульта сдвинуты ещё четыре таких же «кресла».

Экраны — «иллюминаторы» как будто висят в воздухе; стен, на которых они находятся, не видно, они прозрачны. Такой же прозрачный потолок позволяет хорошо видеть звезды на матово-чёрном фоне неба. Две из них сразу обращают на себя внимание величиной и блеском. Та, что ярче, висит бледно-жёлтым диском в неимоверной дали космоса, но свет её даёт даже тени. От другой теней нет, хотя она и очень близка.

Пол в помещении пульта матовый, все того же цвета переспелых вишен. В нем, как в пушистом ковре, не отражается абсолютно ничего.

В пяти — шести шагах позади «кресла», точно врезанный в пол, довольно большого размера овальный бассейн, ничем не ограждённый. Вода в нем бледно-голубая, как бирюза, и поверхность её находится почти вровень с полом.

Сквозь стены видны снаружи двенадцать металлических ажурных мачт, увенчанных на четырехсотметровой высоте тремя медленно вращающимися решётчатыми чашами-антеннами каждая. Тридцать шесть антенн связаны с двенадцатью экранами в помещении пульта.

На экранах нет никаких изображений, они пусты и на слегка зеленоватых поверхностях — ни искр, ни точек, которые могли бы указывать, что установка в целом включена.

Мачты, как и экраны, расположены полукругом в непосредственной близости к зданию, в котором находится пульт. Их основания скрыты в густых зарослях растений с длинными узкими листьями, которые светятся то зелёным, равномерно переливающимся светом, то синеватым, то жёлтым.

Вдали виднеются другие здания, которые также не имеют ни дверей, ни окон.

Всюду ничем не нарушаемая тишина и отсутствие движения, если не считать непрерывного вращения решётчатых антенн там, наверху.

Но это, возможно, только впечатление…

Дробно рассыпаются щёлкающие звуки, и на пульте, с правой его стороны, вспыхивает крохотный рубиновый огонёк сигнала.

«Кресло» плавно передвигается и останавливается напротив этого места. Сидящий в нем одновременно нажимает на одну из кнопок, переключает тумблер и передвигает две рукоятки, одну чуть влево, другую немного вверх. В овальной рамке загорается небольшой экран, и в жёлтой его глубине появляется… назовём ЭТО головой, так проще.

Из крохотного отверстия над экраном раздаётся негромкий голос:

— Во имя жизни!

— Во имя жизни! — отвечает сидящий в кресле. — Я давно жду!

— Только что раскодированы записи со всех тысячи ста восьмидесяти шести сторожей верхних слоёв.

— Зачем ты вызвал меня?

— К сожалению…

— Метеорит?

— К сожалению, хуже. Много хуже!

— Говори!

— В самый момент выхода…

— Погибла жизнь?

— К счастью, нет. Но несомненно искусственное происхождение…

— Тогда не вижу несчастья! Наоборот!

— Оно погибло! Восемнадцать ближайших к месту встречи сторожей верхних слоёв успели заметить и зафиксировать…

— Скорость? Время?

— Две с половиной секади и немного больше двадцати четырех арэ. Несущественно.

— Если так, сторожа верхних слоёв должны были успеть зафиксировать не только наружное, но и внутреннее. Две с половиной секади! Это для них очень много.

— Они это сделали.

— Степень совершенства определена?

— Между пятнадцатью и шестнадцатью.

— Так низко! — В голосе разочарование и грусть. — Опять и опять — так низко! Будет ли наконец удача! Или мы обречены на поиски того, что не существует? Где снимки?

— Будут доставлены вам после полной расшифровки объекта.

— Но что-нибудь уже известно?

— Автоматика. Простейшая система связи на электромагнитных волнах. Реактивное движение. В момент гибели не было — инерция. На нескольких деталях внутренних механизмов отчётливо видна совершенно одинаковая надпись. Вот её снимок.

На экране появляется строчка из двух слов. Сидящий у пульта молча рассматривает её несколько секунд.

— Странно! Неужели это буквы? Буквенная письменность! По-моему, это уже не шестнадцатая степень, а много ниже, порядка двадцатой.

— У нас определена шестнадцатая. И даже, возможно, пятнадцатая. Думаю, вы ошибаетесь. Но, как бы там ни было, это жизнь! Нельзя говорить о полной неудаче!

— В этом ты прав! Это жизнь и это разум! Начинаю поиск во всех двенадцати секторах. Передай об этом! Удалось определить, с какой стороны оно явилось?

— Со стороны центра системы.

— Ускорьте полную расшифровку! Проверьте все ленты, со всех восемнадцати сторожей верхних слоёв, на указание направления. Все новые сведения ко мне! Торопитесь! Помните, у нас очень мало времени. Никогда прежде не было так мало. Во имя жизни!

— Во имя жизни!

Экран гаснет.

Дежурный медленно движется в кресле вдоль пульта. Быстро и чётко, с едва слышными щелчками поворачиваются, переключаясь, головки тумблеров, передвигаются рукоятки, и один за другим оживают громадные экраны, покрываясь сеткой сверкающих линий. Сквозь прозрачный потолок видно, как ускоряется вращение решётчатых чаш-антенн. А затем они замирают, словно найдя, наконец, самое удобное положение. И синхронно с ними замирают линии на экранах, поверхность которых становится матово-серой, неподвижной, застывшей…

Проходит шесть, семь тысяч секади…

Третий слева экран внезапно покрывается бесчисленными зелёными точками. Они расширяются, теряя блеск, пока не сливаются в одну сплошную поверхность, из зеленой ставшую почти белой.

Короткий разговор по маленькому экрану.

— Что находится в секторе три?

Вместо ответа следует вопрос:

— Какой цвет?

— Зелёный, потом почти чисто-белый.

— Планета с растениями, осуществляющими фотосинтез с помощью хлорофилла.

— Сообщите точные координаты. Направьте ко мне Норит сто одиннадцать. Жду!

Экран гаснет.

Дежурный покидает кресло, направляясь к бассейну. Его шаги производят звук, подобный ударам валька по мокрому белью.

Шлёп, шлёп!… Шлёп, шлёп!

ПО ДВА!

С негромким всплеском бирюзовая поверхность воды смыкается над ним.